Из царства мрака.

По материалам музейного архива.

жавший к братин русского Андреевского скита. Вся братия двух афоиских монастырей: упомянутого Андреевского скита, подчиненного Ватопедскому греческому монастырю, и Пан-телеймоновского — разделились на два лагеря: православных и имябожников. Вражда и ожесточение между ними переносит нас прямо в византийские времена монофизитских или иконоборческих споров. Имябожники, будучи в большем числе, захватили управление монастырями в свои руки и подвергли своих противников насилию, вплоть до кулачной расправы. Так как ни Карея, где сосредоточивается управление монашеской республикой Афона, ни сам Константинопольский патриарх не могли успокоить и урезонить разбушевавшихся иноков, то решение спора в русских афонских монастырях взял на себя русский синод. Учение Илариона и Булатовича было признано еретическим, и усмирять мятежных афонцев был отправлен член синода архиепископ Никон. Явившись в Пантелеймоновский монастырь с командою русских солдат и с надлежащими полномочиями, Никон, после долгих бесплодных увещаний, прибег к остроумной и решительной мере. Иноки, собравшись в толпу, готовы были принять страдания и истязания за святое имя Иисус. Их распаленному воображению рисовались мученические венцы. Но архиепископ Никон охладил их пыл холодным душем из пожарной шланги, после чего злополучные еретики были взяты на пароход и вывезены с Афона. Такой трагикомический конец имела эта любопытная монашеская эпопея.

Обращаюсь теперь к Ниловскому иеродиакону. Проживая в своей далекой обители и видимо не встречая сочувствующих ему и родственных по духу друзей, он нашел наконец такую родственную душу в лице некоей схимницы Марии, духовной дочери отца Нила. Оба они, повидимому, никогда не видали друг друга. Между ними началась переписка. Эта переписка с обоюдным излиянием мыслей и чувств заполнила содержанием скучную и однообразную жизнь нашего героя. Таким образом завязался какой-то своеобразный роман по переписке. Мне кажется, в этом романе не было ничего сексуального, так как наш философ не мог конечно